1. Структура — Дихотомия Времени

2. Невозможность созерцания Божественной сущности

3. Православный метод познания действительности

4. Время в откровении Иоанна Богослова

5. Окончание

Величайшие поэты, начиная с царя Соломона, если только они воспевали не отдельные моменты жизни, а задумывались над оценкой целой жизни, всегда высказывали убеждение в неосуществимости, в суетности земного счастья. Наиболее же развитые религии — христианство и буддизм - рассматривают жизнь как юдоль печали. В этом отношении и буддизм, и христианство вполне сходны между собой. Разница между ними не здесь, а в том, что христианство, несмотря на свою оценку земной жизни, все-таки не утрачивает ни веры в смысл жизни, ни веры в господство нравственного начала (запрещающего третировать личность как только средство) в Боге; поэтому оно верит и в личное бессмертие, а через это оказывается религией жизнерадостной, не ненавидящей, а любящей жизнь.

* * *

“Блажен читающий и слушающие слова, пророчества сего и соблюдающие написанное в нем, ибо время близко”.

Этой фразой начинается откровение Апостола Иоанна Богослова и с первой же фразы вводит нас в круг интересующей нас проблемы. О каком же времени, которое “близко”, говорит Св. Евангелист?

Обращение Св. Иоанна к Церквам соткано из библейских реминисценций, содержащих прозрения пришествия во Славе и торжественного воцарения Иисуса Христа. Это лейтмотив всего Апокалипсиса, и в этом смысле эта книга является итогом всего Священного Писания, все его в себе содержит.

1.

Понятие времени двояко. Во-первых, оно, являясь мерой вещей в этом сотворенном мире, дано нам в ощущениях: течение времени каждый чувствует в себе самом очень остро. И это “видимая” сторона времени. Координатами этого аспекта являются прошлое-настоящее-будущее.

С другой же стороны, время как бы само себя отрицает. Прошлого нет — оно уже прошло. Будущего нет — оно еще не наступило. Настоящее — вспышка, которая моментально становится прошлым.

Время, существуя как неуловимость, тем самым намекает, что факт его существования есть свидетельство о чем-то ином, вневременном, и это что-то есть Вечность. Время есть как бы образ Вечности здесь, в нашем мире, который эту Вечность в ином виде не вмещает. Вечность же есть атрибут Бога.

Здесь нужно поговорить о возможности увидеть Бога и Его изобразить (что, собственно, одно и то же).

2.

“Бога не видел никто никогда” — и это истина. Не будем пытаться нашими немощными глазами взглянуть на солнечный диск Божественного мира, чтобы не ослепнуть навсегда от дерзости своего желания.

“Мрак неведения” не есть обскурантизм невежества, а лишь почтительное начало исследования в надежде получить в награду Фаворский свет ведения. Ибо Бог познается во всем и вне всего; познается и в ведении, и в неведении; о нем существует понятие, слова, познание, касание, чувство, мнение, представление, имя и все прочее, и вместе с тем Он не познается, Он неизречен и неминуем.

Божественным покровен

медленноязычный мраком

извитийствова Богописанный закон,

тину бо отряс очесе умного,

видит Сущаго и научается духу разума.

Образ Моисея боговидца, вступающего в мрак Синайской Горы для познания “через неведение”, для озарения несказанным светом, сияющим из этого мрака — вот наиболее подходящий образ для художника, приступающего к исследованию этой проблемы.

3.

Особый вид самовыражения и самораскрытия Церкви заключен в феномене иконы. Икона — есть образ Бога, чистота духа в мире материальном. Духовное поле в физическом пространстве. Икона есть символ надмирного бытия.

Итак, приступая к предмету нашего разговора, определим метод православного исследования действительности — символический реализм Святых Отцов.

Традиция Святых учителей Церкви учит об идейной основе мира: С. Григорий Палама: “Бог устроил этот мир, как некоторое отображение надмирного мира, чтобы нам через духовное созерцание Его как бы по некоей чудесной лестнице достигнуть оного мира.”

Мир явлений, внешняя природа, сам человек и т.д. - все эти вещи и события этого мира суть только прозрачная оболочка какого-то иного мира, недоступного наблюдению наших органов чувств. Духовный взор усматривает и духовный смысл, истинный корень данного предмета и явления, взор же материальный не поднимется с поверхности земли и не проникнет в суть данного явления. Поэтому, “тот, кто смотрит на каждое материальное явление не чувственным зрением, но рассматривает каждый из видимых символов духовными очами, тот научается скрытому в каждом из символов боготворящему логосу и в логосе находит Бога, кто воспринимает природу видимого мира не одними только чувствами, но мудро и духовно, тот, исследуя в каждой твари ее логос, находит Бога, научаясь от созерцания предлежащего величия существ, причине самих этих существ”.

Созерцание — это не крайняя концентрация внимания, а особое духовное чувство, близость общения; это — контакт личности с Личностью, который начинается словом, а затем кончается тем, что глубже слова — подлинной молитвой — неизреченной беседой духа с Духом.

Логос — символ иного мира. Видимый мир с его явлениями и с самим человеком во времени есть экран, на котором отпечатлены символы вечного бытия. Надо только уметь прочитать эти символы, как о том сказал преподобный Максим Исповедник: “Надо расшифровывать таинственную криптограмму бытия, доступную для изощренного глаза духовного, и совершенно закрытого для непросветленного чувственного зрения.

Лишь глубоко сосредоточившись, можно действительно признать истинным утверждение, что время является символом и иконой вечности”.

Суммируя, скажем:

Этот метод познания мира есть символический путь ума — логоса, через логосы — символы к Логосу — корню всего бытия. Смыслу всей твари. Мир тварный не только не оторван от Бога и плана божественной жизни, но эта последняя символически отражается на экране Тварного бытия. В тварном мире есть соотносительность с вечным бытием.

Этот взгляд на вещи дает оправдание и понимание всему критичному языку Святого писания. Он обосновывает всю символику литургического обихода, особенно евхаристического богослужения. Он вдохновляет всю глубочайшую условность иконографических построений с его таинственными откровениями догматов на досках икон этого поистине умозрения в красках.

Оно позволяет и завершенному взору мистика, всматриваясь в лик природы, видеть в нем отсвет иного невидимого очами мира. Он открывает ту изумительную картину, которую так верно назвали “Космической литургией”.

В желании познать наш разум сравнивает, ищет новые образы и слова, создает символы, переводит явления внешнего мира на свой язык. Происходит символизация этого мира. Символ создается не анализом понятий, а непосредственно откровением.

В этом заключается вся история кино. Умозрение или Богословие в кадрах — можно было бы сказать о нем наверное.

Художественный или пророческий ум всматривается в то или иное явление и находит в нем что-то сродное из другого мира, находит его символ. Этот символ входит в язык художника или богослова-пророка. Этими словами полны Псалтырь, вещания пророков, гимнография Церкви и как апофеоз — Апокалипсис Иоанна Богослова.

4.

“Времени больше не будет”, — сказал автор “Апокалипсиса”, тем самым давая понять, что время — вещь преходящая, что являясь измерением какого-то пространства, оно этим пространством и исчерпывается. Если оно конечно, то значит было время, когда времени не существовало. Тогда время, являясь линией, начало берет в этом мире и заканчивается в ином, переходя в иную субстанцию. Этой субстанцией, как мы уже говорили, является вечность.

Время в нашем мире представлено в божественной книге Откровения в образе четырех всадников. Эти образы символизируют четыре основных периода времени жизни падшей природы до страшного Суда, в течение этих периодов времени протрубят семь Ангелов в трубы, будет вылито семь чаш гнева, и наступит Последний день, после которого времени не будет.

Многие понимают книгу Откровения, как ужасную книгу, полную зловещих пророчеств против человека. Это не так. Этой книгой завершается Священное Писание, являясь итогом Божественных глаголов к Человеку: “и последнее слово Бога исполнено света и любви, как и первое Его Слово. Бог Благ и не может пугать. Человек будет судим судом Божией любви и поэтому он будет страшен для греха, праведность же воссияет как солнце, потому что слова этой книги для праведности — блаженство и радость неизреченная в совести чистой”.

Откровение не аллегория и не математическая формула — то есть некая абстракция. Это очень конкретный символ, изображающий тайны конца нашего мира и начало нового — торжества и славы не временного, но вечного Царства Христа.

Символизм Иоанна Богослова, да и всех писателей Церкви (выступающих как согласно поющий хор искусных певцов дивную песню Единому Богу) представляет себе весь мир как символическое отображение иного мира, грядущего неминуемо.

5.

Святые отцы всматривались в человека, в явления природы или церковное священноначалие, всматривались и интуитивно находили в них то, что эти явления и предметы отражали из области иной действительности. Как когда-то Адам, идя по раю, всматривался в зверей и творил им имена — таинственный и непостижимый процесс, — прочитать великий иероглиф Бога, разгадать загадку и открыть Того, Кто это создал.

Древние не отделяли телесного от духовного, как делают ныне. Например: очень конкретно представление книги Притчей о Премудрости Божией; здесь не полагается существенного различия между тою Премудростию, которая устрояла с Богом мир, и той, которая слышится в песнях на улицах и в речах на площадях. Благодаря чему появляется возможность так же живо ощутить эту, по-видимому, столь недосягаемую Премудрость, как всякую реальность в мире.

Аналогия видимого и невидимого была настолько понятна и необходима, что теперешний разрыв их в нашем представлении абсурден с точки зрения авторов “Книги Притч” и “Апокалипсиса”.

Отцы обладали, благодаря своему целостному, то есть церковному (соборному) мировоззрению, большей проникновенностью в мир и его тайны.

Они видели не поверхность явлений, а его корень, его божественное начало. У отцов не было объективизации, не было абстрактности в науке о Боге и в искусстве о Боге. Идеалом Богопознания Апостол Павел ставит самое осязание Бога в видимом мире. В мире должны быть показаны следы присутствия в нем Бога и действия Его в нем. Свидетельство об этом пусть будет исполнено радости, Великой Радости и Воскресшем и Грядущем Господе. Аминь.